Мы в обычном чукотском балке. Так называются рыбацкие и охотничьи домики — по-сути, практически любое жилое и даже не очень жилое помещение, которое находится в тундре. Это могут быть кунги (автомобильные кузова универсальные нормальных габаритов), либо специально построенные балки, оборудованные контейнера, в принципе, любое сооружение, которое даёт крышу над головой и убежище путнику.
Вот в таком достаточно благоустроенном балке мы сидим, здесь есть даже электричество (чайник электрический) и, разумеется, сердце балка – печка. Это очень хороший балок, прилично оборудованный, в котором есть всё необходимое для жизни, здесь можно жить если не годами, то месяцами совершенно спокойно. На столе у нас жареная печень оленя, за окном типично Иультинский пейзаж – туман. Хоть сейчас и 6 августа 2020 года и на часах 01.50, за окном всё хорошо видно, ибо полярный день.
Я беседую с хозяином балка, единственным оставшимся здесь жителем посёлка Иультин. В 30-е годы прошлого века здесь было открыто месторождение вольфрама, олова и молибдена и рядом с этим месторождением был построен очень крупный горно-обогатительный комбинат, был построен посёлок, в котором жили сотрудники этого комбината. К сожалению, в разгар 90-х этот посёлок был закрыт, жители выселены, при том что он был очень немаленьким по чукотским меркам – 7000 человек. Этот посёлок был очень цивилизованным, здесь были все необходимые человеку инфраструктурные объекты: спортзал, школа, детский сад, служба быта, кинотеатр, клуб, пятиэтажные дома типа «Арктика» — не путать с хрущёвками! Они совершенно другой планировки, гораздо большей площади, в них более высокие потолки и все они стоят на сваях, поскольку вечная мерзлота. Строить здесь на фундаментах привычных для жителей “материка” нельзя, потому что растает лёд под домом, соответственно, дом разрушится, начнёт «уплывать», поэтому забиваются сваи, вмораживаются в лёд и на них строятся здания достаточно хорошей планировки и удобные, чтобы люди в них жили полноценно.
Чукотка, конечно, формально не является островом, но так повелось испокон веков, что всё, что не Чукотка, для жителей Чукотки — материк. Причём не важно, идёт ли речь о Москве, Питере, Воронеже, Львове или Варшаве, «- куда поехал? – поехал на материк», а куда точно – это никого не волнует, это всё материк. Хотя Чукотка — не остров, даже не полуостров, а самая северо-восточная часть не только нашей страны, но и континента Евразия. Мы находимся далеко за Полярным кругом, сейчас пасмурно и туман, это совершенно обычная погода для Иультина: здесь погода может меняться не просто нескольку раз на день, а несколько раз в час — от жаркого солнца до достаточно некомфортной температуры. К примеру, сегодня, в начале августа, у нас за бортом этого балка порядка +5 +6 градусов, что, конечно же, холодно, но днём может прогреться до +20 и выше.
Иультин был покинут людьми более двадцати лет назад, но он находится в отличной сохранности, поскольку добраться сюда чрезвычайно сложно и опасно — в силу климата, в силу того, что дорога сюда отсутствует как таковая, попасть сюда вы сможете только в сопровождении либо местного проводника, либо местного водителя, причём по особой договорённости, и не факт, что вас вообще сюда довезут: если вы человек неприспособленный, не имеющий опыта выживания в тундре, скорее всего, вам откажут, просто чтобы не брать греха на душу и не везти непонятно кого в те условия, где жизнь человека самой природой не предусмотрена… На Чукотке каждый год гибнут люди, гибнут по природным причинам, а основное население Иультина сейчас медведи. Но, собственно, благодаря этим факторам Иультин и находится в прекрасной сохранности, которую невозможно сравнить, например, с Припятью, которую успели истоптать туристы. Посёлок закрывался очень спешно, людей практически, эвакуировали, товары бывшего Иультинторга лежат на складе в идеальной сохранности — от одежды до грампластинок и фотобумаги. Часть посёлка, безусловно, разрушена, но огромная часть находится в отличном состоянии. Однако природа берет своё, и думаю, что лет через пять деревянные сооружения здесь уже станут опасными для посещения, часть из них разрушится, как и Иультинский ГОК сам постепенно разрушается всё больше и больше; бетонные здания тоже придут в негодность, и лет через 15-20, скорее всего, от посёлка мало что останется.
С иультинским сталкером Андреем Андреевичем мы уже провели не менее двух суток вместе и крайне тесно. Общались, обходили посёлок, обходили сам Иультинский ГОК, из-за которого посёлок и возник; мы, разумеется, не могли посетить каждую квартиру, но представление об Иультине у меня сложилось, я уже прекрасно понимаю, как тут жили люди.
Андрей Андреевич обитает чуть-чуть на выселках и живёт здесь потому, что он обслуживает трассу, которая неким боком касается Иультина, который находится немного сбоку от неё и поэтому служит перевалбазой, а точнее — страховочным пунктом на случай, если что случится с водителем, транспортным средством на дороге между мысом Шмидта и Певеком, просто чтобы обеспечить выживание. А проходят здесь машины, дай бог, раз в месяц…
Это место называется базой Амгуэма, не путайте с рекой и посёлком, это территориально совершенно разные вещи, хотя и находятся на карте не так далеко друг от друга. Но Чукотка не измеряется картами, как не измеряется и километрами, — она измеряется годами, часами, днями, минутами, условиями, усилиями, но никак не километрами, потому что на Чукотке расстояние в 5 км и в 100 км может быть по усилиям одним и тем же, а иногда 5 км могут быть гораздо сложнее, чем 100 км. И то, что вы видите на картах, может совершенно не соответствовать тому с чем вы столкнетесь в реальности. Поэтому, если вы соберетесь повторить это путешествие, то, в первую очередь, поговорите с теми, кто здесь был, а, главное, поговорите с теми, кто здесь хотя бы изредка бывает, а бывают здесь люди крайне редко. Тем интереснее мой собеседник, Андрей Андреевич — мы уже двое суток общаемся, мне проще к нему обращаться Андреич, с его позволения, в силу разницы в возрасте (он постарше меня), ну, а я Женя, Евгений, как вам будет удобно.
Евгений Михайленко: Давно на Чукотке?
Андрей Андреевич: Да, сорок лет скоро будет.
— С 1980 года?
— С 1981.
— Достаточно давно. Что занесло сюда?
— На заработки приехал.
— Надолго приезжал?
— На три года хотел.
— Хотел квартиру купить, машину?
— Заработать просто. Почему машину?
— Ну обычно ехали за квартирами.
— Ну кто-то ехал за машиной, кто-то за коровой, а я просто заработать хотел.
— И, как водится на Чукотке, так и застрял.
— Да, как все приезжали, так вот понравилась Чукотка, она завораживает и вот так вот.
— Сразу в Эгвекинот?
— Нет. Я приехал сперва в Иультин, комиссию прошёл и поехал на Восточный прииск.
— С Иультина на Восточный?
— Да, там работал ГОКовский участок.
— ГОК – это горно-обогатительный комбинат, для тех, кто не знает. Кем работал?
— Водителем.
— Чего водил?
— Вахотвку, Белаз, потом на Фиате, на Катаре.
— Фиаты здесь были?
— Да, были.
— Работа нравилась?
— Очень, особенно на Катаре, хорошая техника.
— Платили хорошо?
— Прилично.
— По тем временам, если не секрет, сколько платили?
— 1000 рублей по советским временам, это если с надбавками.
— Но надбавки ещё заработать надо было.
— 5 лет, каждый год две надбавки.
— И в общей сумме выходило через 5 лет 1000 руб., а первый год?
— Первый год – за 500 руб. в месяц всегда выходило.
— Это в те времена, когда машина стоила 6000 рублей, причём это было большой роскошью, а кооперативная квартира в Москве стоила порядка 10000 рублей. Просто для понимания того, как тут зарабатывались деньги. Легко жилось-то?
— Летом – да, летом тепло, хорошо. Зимой Восточный такой, знаешь, там всегда пурга, больше половины зимы – это пурга. Ну пурга – это такая, сильных морозов нет, до -30.
— Скучно?
— Я бы сказал нет. Раньше была со всего Советского Союза молодёжь до 40 лет.
— Когда ты приехал, семья была? Жена, дети?
— Привёз.
— Нормально восприняли?
— Хорошо приняли, нам сразу комнату дали, потом в балок перешёл.
— А семья Чукотку как приняла?
— Выросли дети, здесь живут.
— Но тем не менее, ты их вырвал с Центральных регионов, не все подобные переезды одобряют. Как жена восприняла?
— Нормально.
— Не ворчала?
— Никогда.
— Ей тоже нравилось?
— Очень.
— А сейчас чего с женой?
— Живёт дома в Эгвекиноте.
— В Эгвекиноте? А ты здесь торчишь? Давно здесь? Именно в Иультине?
— С апреля месяца. Я тут каждый год летом.
— На ГОКе?
— Я работаю с Владимиром Ильичом Монастырным. Это председатель артели, очень хороший председатель. Мы с ним работаем, охраняем здесь технику, гаражи.
— Тут техники, по-моему, только металлолом остался.
— Ну. Этот металлолом, как говорится, на первый случай пойдёт. Мы в гаражи не заходили к нему. Там бульдозера есть.
— И они живые, они могут работать?
— Да. Заправляй, заводи и едь. Конечно это не Катар, именно, что ехать некуда. Все стоит, никому ничего не надо, зарплаты мизерные.
— Ну сколько сейчас платят?
— 40 000
— А отпуска, оплачивают дорогу?
— Мне нет.
— Ну, хоть, кормят?
— Тоже нет. Всё за свои деньги.
— ГСМ, генератор?
— Всё своё.
— А не получается, что расходов больше, чем доходов?
— Ох. Ну а где же заработаешь? Возраст такой, что нигде не возьмут.
Для понимания просто: цены на Чукотке – это взять цены Центральных регионов страны и умножить от трёх до десяти раз, в зависимости от сезона. На три – летом, на десть – зимой. Сейчас, для понимания, в Эгвекиноте, ближайшем населённом пункте, не считая Амгуэмы, мелкого посёлка, который тоже находится отсюда почти в 150 километрах, килограмм персиков – 850 рублей, килограмм картошки – 90 рублей и, опять же, это летние цены, когда навигация. После этого начнутся зимние, они будут ещё в разы более высокие и, при этом зарплата 40000, конечно, мягко говоря, я удивлен, что это имеет хоть какой-то экономический смысл здесь находиться человеку с его личной точки зрения.
— В каком году посёлок умер?
— В 1991-м.
— В 1995 посёлок окончательно отключили от отопления, от воды?
— Нет, вода была. Но она лилась бесхозно, скажем так. Как насосы работали, всё так и замерзало. Посмотри трубы, все разморожены. Потому что всё бросили. На складах, в ГОКе все как работали — бросили и быстро убежали.
— А в чём причина?
— Причина, я думаю, это развалил кто-то сверху.
— Преднамеренный саботаж?
— Я думаю, да. Мост [через Амгуэму] всегда спасали, взрывали лёд всегда, чтобы не снесло. А в этот год его никто не взрывал, никто не бурил там.
— А сколько длина моста была?
— Вот это я не скажу, но длинный.
— Что-то порядка, сейчас могу ошибаться, но то ли 600 – 700 метров.
— В общем, да. Может 800 даже.
— Может, 800. Он считался одним из самых длинных деревянных мостов в мире, на европейском континенте, уж как минимум. И что, получается, мост был снесён паводком, после этого льдом — и посёлок был сразу экстренно эвакуирован?
— Да.
— Как люди восприняли?
— Плохо. Кому-то квартиры дали, кто-то в Эгвекинот приехал, дали не всем. Я считаю, дали больше приближённым. Кто-то на этом сделал деньги. Здесь «Татры» были, где они? Их нет, в Эгвекиноте нет, нигде нет.
— А как же их увозили?
— Кораблями, наверное. Перегнали зимой на Шмидт, а со Шмидта увезли, может на Певек; в Эгвекиноте их не было. Может, вывезли, может они в Певеке… но в Певеке их тоже нет. Всё закрылось, в одночасье потеряли все работу, все. Через какое-то время Восточный просто превратился… Был прииск государственный, ГОКовский, стал артель. Золото, вот первый год золото дали, столько песков дали, а все скрывали же, короче, я сам работал, подавал на прибор, съёмы были огромные. А в итоге сказали, что план не выполнили, зарплаты нет. Некоторые у нас ребята, вот Славка Носов, царствие ему небесное, он пришёл зарплату получать, а ему говорят: «а ты съел всё, в столовой всё проел» Вот так вот. А кто-то получил. Ну, у нас больше были криворожские, это вот сейчас говорят — мафия, а тогда же мы не знали слова «мафия». А вот это точно все криворожские, они стали акционерами. Сейчас вот ЧТК выкупило прииск Восточный…
— Чукотская торговая компания.
— Да, Чукотская торговая компания. Акционеры так и остались, ну акции есть, прииск пока работал, золото давал, они получали деньги. Но там все, я тебе скажу, приближённые, там половина, конечно, уже умерло. Но акции-то остались, кто-то деньги получал и сейчас получает. Но сейчас вот прииск закрылся, я думаю, насовсем закрылся, потому что просто Иванову невыгодно этот прииск содержать. Он больше денег тратит на прииск, чем зарабатывает на нём.
— Ну, получается, 25 лет назад Иультин был, фактически, обесточен, отрезан от отопления. Кто-то остался в посёлке или все до одного ушли?
— В 1995? Остались, артель. Ну, тут, в Иультине, было человек двадцать, у Ильича было… Человек пятьдесят, не больше, на весь посёлок.
— Чем жили?
— Мыли вольфрам, олово, что выдали с горы.
— Здесь всё держалось на этом ГОКе, который добывал 60% всего вольфрама и олова, которое было в СССР. И в один момент это всё закрылось, как говорится, экономически это всё стало нецелесообразно… И эти пятдесят человек, получается, жили за счёт того, что где-то в других местах золото мыли или ещё как-то добывали?
— Нет. Тут остались базы, техника. Потому что здесь осталось очень много запчастей, техники. Вот по всем участкам – техника.
— Получается, что жили за счёт баз, которые обслуживали другие прииски?
— Да. Совершенно верно.
— И что стало с этой полусотней человек?
— Кто умер, кто уехал. В Эгвекиноте умер от водки, потому что 90-е артели позакрывались, всё позакрывалось. Снабжения нет, ничего нет.
— Когда последний человек покинул Иультин?
— В 1998-м только дорожники остались, их немного, а так — охранник у Константиныча, у Ильича вот три и тут человек семь. Вот десять человек, всё.
— Десять человек осталось. А когда же последний ушёл или умер? Что с ним случилось? Когда это было?
— Ушли, а потому что — что здесь делать? Ушли, сейчас только зимой пять-шесть человек, а летом один, но это уже лет двадцать вот такое, с 1999 – 2000 года где-то. Летом один, а зимой – 5-6 человек содержат зимник.
— И получается, с 2000 года последний житель покинул?
— Самый долгожитель здесь – это Холод Виктор Иванович. Он буквально уехал лет пять-шесть назад. Дорогу содержал летом, перевал когда завалит — он расчищал камни.
— Ну, а сейчас в ближайшем пригороде и на ближайшие 130 километров живёшь ты и собака по кличке Черныш.
— Да.
— Хорошая собака. Помогает?
— Ещё как. Вот медведь из-за угла выворачивает, я-то не слышу, а он — сразу раз, услышал.
— Как сигнализатор на медведя? Важно. Без ружья особо никуда не пойдёшь, да?
— А куда? Ну, в принципе, куда ходить? За грибами, за ягодой сходил.
— А охота, рыбалка?
— Да нет, какая тут охота, рыбалка? На рыбалку надо ехать, так, иногда на удочку чуть-чуть поймаешь, на спиннинг.
— Я вижу всё-таки оленину на столе.
— Это угостили. Благо народ чукчи хорошие, не забывают.
— Долго здесь пробудешь?
— До 20 августа.
— Скучно здесь?
— У меня есть Черныш. Серьёзно: я вот утром просыпаюсь, с ним разговариваю, вот он поумнел, ему просто говоришь — он всё слышит, понимает.
— Прекрасная собака. Ты, практически, Робинзон и у тебя свой Пятница. Разве что не разговаривает.
— Только, видишь, чукчанка не пришла с племени, в прошлом году были.
— Что делали они?
— Оленей пасли.
— Пришли с оленями, попасли и ушли?
— Они ушли за сопку, километров двадцать отсюда. Они ж на месте не стоят, они постоянно идут, перемещаются. Они сюда заходили. Но здесь стекла много, а если олень копыто поранил, то всё.
— Ну и как соседство с ними?
— Я тебе скажу, с женщинами нормально, а вот мужики, ну вот сожгли… Там было всё под дерево, красиво, там телефоны, такие, правительственные, столы такие.
— А зачем сожгли?
— Нечаянно сожгли. Они приехали, а мы как раз уехали. Они приезжали стаду делать прививку, врачи из Эгвекинота, Серёга Николаев, он тут доски, металл брал с плит себе на гараж. И он посмотрел: у них труба, печка дымит и дымит. Он говорит: «трубу надо, удлинитель переставить». Взял, удлинил её, переставил и поставил близко… там же цоколь выходит, печку раскочегарили, она горит аж — и спать легли. Благо, проснулся кто-то из них, а всё горит. Они ж печку топили, она раскалилась и труба раскалилась, и это [место] загорелось. И там такое, там все говорят: «Ну что такое, это сожгли» А там же гаражи, а на втором этаже такая веранда, стол, чай ставь, пей чай. Ну, красиво было там.
— В Иультине был же собственный аэропорт?
— Да.
— Когда прилетать перестали? Могли же ещё людей эвакуировать, привозить – увозить.
— Эвакуировали, тут ещё баржа ходила. Дорога-то была, она не размыта была. И баржа возле моста, там глубина позволяет, и баржа ходила, временами вода как поднимается.
— А летать перестали когда? Тоже в 90-е?
— В 90-х, но в каком точно — я не знаю даже. Да они и на Певек летали раза два в месяц.
— Ну, а тут вообще сам сколько планируешь быть?
— Даже не знаю, моя кричит — на материк ехать, но чего-то не хочется мне. Не знаю. Я вот слетаю в отпуск на материк, и мне этого достаточно.
— Не любишь материк уже? Ты ж родился на материке, если ты в 1981 сюда приехал.
— Нет, дело не в этом. Тут свобода, тут я куда захотел — туда поехал. Захотел – убил оленя, рыбы сколько надо – наловил.
— Да, паспортный стол в Иультине не работает…
— А ты остаться в Иультине имеешь в виду? В Иультине – нет, может лето ещё приеду.
— И в Эгвекинот потом? В Эгвекиноте есть, где жить?
— Ну, конечно, у сыновей квартира, у нас квартира.
— А там чем заниматься будешь?
— У меня машина там грузовая.
— Т.е. шабашить на грузовике?
— Да, то не было работы, а сейчас и работа, говорят, будет. Сейчас будет груз. Уже с Певека пригнали четыре машины.
— Ну то, как ты водишь, я видел, это достойно уважения.
— Там рейс – минимум сотка. А я рассчитывал, мы с сыновьями посоветовались, всё продать и купить хорошую машину. Сперва одну, потом каждому по машине. “Вольво” надо брать. Чтобы загрузил тонн 30-40, вот как певекцы делают, они “Уралы” забыли давно, они в день зарабатывают по 50 штук, а то и больше.
— Главное, чтобы был груз и кому за него платить.
— Там груза много. Там же “Купол”, “Майский”, они же сами не возят, они нанимают.
— Дальнейшую свою жизнь всё-таки на Чукотке видишь?
— Я не знаю. Я вообще рассчитываю жене купить дом. Жена говорит: «У дочки буду жить». Я говорю: «Вот в отпуске мы прекрасно ладим, а жить – это в одной семье две хозяйки, всё равно поссоритесь.» Согласись? Она ж тоже не маленькая, ей уже сорок лет.
— Не жалеешь, что дети вот так на Чукотке застряли?
— Это только двое тут живут, на материк не хотят. Две дочки, сын на материке.
— Они здесь родились?
— Нет, здесь ни один не родился. Они маленькие были, но приехали.
— Как думаешь, будущее есть у Иультина?
— Думаю, нет.
— Умер окончательно?
— Да.
— В будущем оптимизм видишь какой-то?
— Думаю, да. Придёт к власти такой, что заводы начнут работать — всё начнет работать. Наверное, и на Чукотке начнутся радости. Если на материке никто не будет работать, заводы стоять, то зачем тогда Чукотке добывать олово, вольфрам? Золото – да, золото и то отдали кому? Канадцам, ещё кому-то… Хорошее месторождение. А потом, те добывают, а Россия у них покупает.
— Что самое сложное в такой отшельнической жизни?
— Самое сложное? Когда непогода, сидеть приходится в балке, никуда не пойдёшь. Или вот сейчас, в конце июня, снега по пояс выпало. И этот снег шёл почти неделю, четыре с половиной дня, наверное. Настроение пропадёт у кого хочешь. Когда вроде лето, а куда ты выйдешь? Никуда не выйдешь. Только вышел, дэску завел, приготовил покушать, чай – и всё, сидишь.
— А самое лучшее что в такой жизни?
— Наверное, больше литературы прочитаешь и осмыслишь жизнь. Есть время.
— Логично.
— Да, времени море.
— Спасибо тебе за эти двое суток. И за разговор хороший.
— Да не за что. Приезжайте ещё.
